Закон о декриминализации домашнего насилия, разработанный сенатором Еленой Мизулиной и утвержденный в 2017 году, вывел побои в семье из разряда уголовных преступлений. Возвращать эту статью пока не собираются, однако по поручению спикера Совета Федерации Валентины Матвиенко сейчас готовится отдельный законопроект, посвященный проблеме насилия со стороны близких родственников. В работе над документом приняли участие члены Совета при президенте РФ по правам человека, депутаты Госдумы и правозащитники. На днях проект обсудили на рабочей группе в Совфеде. Основной акцент в нем сделан не на наказании виновного, а на защите жертвы. Возможно, в России появятся защитные предписания, которые запретят агрессору приближаться к жертве и преследовать ее. Как это будет работать, рассказала «Росбалту» адвокат-координатор Консорциума женских неправительственных объединений, руководитель Центра защиты пострадавших от домашнего насилия Мари Давтян.
— Кем и в каких случаях будут выдаваться защитные предписания?
— Внесудебное или полицейское защитное предписание выдается сотрудником полиции в ситуации, когда у него достаточно данных полагать, что насилие было, и оно может повториться.
— Речь идет о заявлении самой жертвы, или это может быть в том числе обращение друзей или соседей?
— Без согласия потерпевших охранное предписание не выдается. Такая мера предусматривает запрет на насилие, запрет на преследование жертвы, и, если они проживают на разной жилплощади, — запрет приближаться. В проекте прописано, что полицейское предписание выдается незамедлительно сроком на два месяца. Основная его задача, на первых порах защитить жертву от повторной агрессии. Этого времени должно хватить, чтобы, при необходимости, оформить судебное предписание, которое будет действовать до полугода с возможностью продления.
Судебное предписание подразумевает все те же ограничения, что и полицейское, плюс позволяет выселить агрессора из совместного жилья, если у него есть другое жилое помещение. Кроме того, судебное предписание обязывает агрессора передать жертве ее личные вещи, имущество и документы, если есть информация, что они удерживаются непосредственно агрессором. В суд обращается либо жертва насилия, либо сотрудники полиции — но с ее согласия.
— Что будет, если агрессор нарушил защитное предписание?
— Мы предлагали ввести административную ответственность за первый случай и уголовную — за повтор. Сейчас в документе остался только административный арест на 15 суток. Уголовной ответственности за нарушение защитного предписания нет.
— Вы сказали, что приближаться к жертве агрессору запретят только в том случае, если у него есть другое жилье. То есть, если его нет, жертве от него все равно никуда не деться?
— Мы по этому поводу сейчас ведем дискуссию. Есть более консервативный подход, о котором я вам рассказала, и более инновационный — который мы в свое время предлагали. Мы говорили о том, что право потерпевшего на безопасность выше права собственности агрессора. Поэтому в ситуации домашнего насилия агрессора совершенно точно, безо всяких условий, должны выселить, если это жилье принадлежит потерпевшему, а также, если это совместное жилье, на которое потерпевший тоже имеет право.
— Насколько я понимаю, из съемного жилья в случае домашнего насилия тоже должен съехать агрессор. Но что делать, если потерпевший не может его оплачивать самостоятельно? Или у него нет своего жилья?
— Остаются только кризисные центры. Само по себе их наличие в достаточном количестве — это еще и возможность спрятаться. Иногда потерпевшие бегут туда не потому, что у них нет возможности жить отдельно, а потому что адреса родителей, друзей, коллег или собственной квартиры известны агрессору.
Мы надеемся, что впредь охранное предписание будет насильников сдерживать. Но понятно, что всегда найдется какое-то количество людей, которых ничто не остановит. Поэтому остается надеяться, что будет достаточно кризисных центров для переселения туда потерпевших.
Сегодня регионы сами решают, открывать ли им кризисные центры или нет, и в каком количестве. За последние пять лет их стало значительно больше. Регионы вроде бы осознали проблему, открывают кризисные центры. Но их все равно недостаточно. В Бурятии, например, единственный кризисный центр работает в столице, при том, что это регион протяженностью в несколько тысяч километров. Поэтому мы считаем, что нужно вменить регионам это в обязанность. Но в нынешнем варианте пункт о создании таких центров в достаточном количестве из законопроекта исчез.
— Есть ли у вас понимание, сколько еще центров нужно создать?
— Нет, к сожалению. Для этого нужно проводить серьезное большое исследование, которое можно сделать только с помощью государственных служб. Но с цифрами у нас пока не очень. Пока нет определений, совершенно непонятно, как собирать какую бы то ни было статистику.
— Насколько я знаю, в законопроекте есть пункт о психологической реабилитации пострадавших от домашнего насилия. Значит ли это, что в России будут создаваться специальные центры или речь идет об использовании существующей системы?
— У нас есть 442-ФЗ об организации социального обслуживания населения. В нем прописана такая категория нуждающихся в социальном обслуживании, как пострадавшие от насилия в семье. Соответственно, им предоставляются разного рода социальные услуги. А вот какие именно и в каком объеме — зависит от регионов.
Психологическую помощь более или менее можно получить удаленно или лично. Это и горячие линии, и психологи в центрах социальной защиты. С юридической помощью все значительно хуже. У нас есть только один передовой регион — Ульяновская область, который предусмотрел бесплатную помощь юристов в таких случаях на уровне регионального закона. Но есть одна общая проблема для всех регионов — необходимость доказывать нуждаемость потерпевшего. Это означает, что бесплатно помощь может получить только человек, у которого не хватает денег, чтобы ее оплатить. А вот расчет нуждаемости происходит с учетом доходов всей семьи, в том числе агрессора. Сами кризисные центры тоже активно выступают по этому поводу. Ведь даже элементарно справку о доходах супруга в такой ситуации просто невозможно предоставить.
— Законопроект что-то меняет?
— Изначально у нас был отдельный раздел, посвященный оказанию социальных услуг жертвам домашнего насилия. В нем мы прописали, что нуждаемость потерпевших в данной ситуации не проверяется. Ее и правда не нужно проверять. Чиновники у нас боятся, что сейчас все женщины побегут получать бесплатную помощь. Не побегут! Реально приходят те, кому прям край. Об этом говорит и опыт московского кризисного центра. У них постоянно есть свободные места, потому что он только для москвичек, а они в большинстве своем могут найти жилье, не остаются в кризисном центре надолго. Они быстро устраиваются на новую работу и уезжают. Никто не остается в кризисном центре лишь потому, что это бесплатное жилье. Но в нынешней редакции, которая обсуждалась в Севете Федерации, этого раздела в проекте больше нет. Может, стоило бы принять его в том виде, в котором он есть, и вносить дополнения и коррективы. Но мне лично кажется, что раз мы уж знаем о проблеме, почему бы ее сразу не решить.
— Правильно ли я понимаю, что психологическая помощь предусмотрена и для агрессоров, получивших защитное предписание?
— Да, сейчас для агрессоров есть свои психологические программы, которые были апробированы в разных регионах. Есть методики и наработки, которые уже достаточно успешно применяются. Но в массе своей в кризисных центрах этого нет, потому что нет в законе.
— Не превратиться ли такая помощь в профанацию, как это произошло со справками от наркологов и психиатров при получении прав?
— Пока я вижу, что у кризисных центров есть желание эти программы делать. Все прекрасно понимают, как это должно выглядеть. Другое дело, что когда мы человека загоняем в программу, всегда встает вопрос эффективности. Но тут уже ничего не сделаешь, добровольно многие туда не пойдут.
— Какие еще нововведения готовит законопроект?
— Для меня принципиальная вещь, за которую мы пытаемся бороться — механизм межведомственного взаимодействия. В чем его задача? Это сердце всего этого закона и того, как он будет исполняться. Что обязана делать полиция? Как она сотрудничает с кризисными центрами и социальными службами? Как они сотрудничают все вместе — с медиками? Важно, чтобы была прописана именно обязанность специалистов разных структур сотрудничать друг с другом, с четким алгоритмом, а не конкретное решение конкретного человека — в зависимости от настроения и случая.
Например, в полицию поступает заявление. Сотрудник выдал защитное предписание. Он как минимум сразу должен предоставить информацию о кризисных центрах, где могут помочь. Кризисный центр, соответственно, когда к ним поступает пострадавшая, должен иметь возможность обмениваться информацией с полицейскими. Или, может, потерпевшая обратилась сразу не в полицию, а к медикам. Медики тоже должны дать информацию о кризисных центрах. Сотрудники должны взаимодействовать друг с другом по каждому случаю. И самое важное во всей этой истории — все они должны иметь соответствующую подготовку. Но законодатели не хотят закреплять это в документе. Почему это важно? Например, в кризисный центр в год поступает 10 тысяч обращений, а в полицию — тысяча. Значит, что-то пошло не так. Должен быть системный контроль за тем, что происходит. Мы должны видеть картину целиком.
Напомним, что по поручению Валентины Матвиенко, документ должен быть готов к 1 декабря. Дальше его внесут на обсуждение в Госдуму.
Анна Семенец
